Терпеть не могу себя в плохих картинах

Роли в спектаклях Сергея Голомазова "Петербург" и "Безотцовщина" принесли ему театральные премии и признание узкого круга профессионалов. Работа с Андреем Житинкиным заставила говорить о нем как о новой театральной звезде. Первые серии "Бедной Насти" сделали уже по-настоящему популярным: его стали узнавать на улицах, а билеты на спектакли с его участием резко подскочили в цене. Зритель любит красивых актеров. Его по-прежнему привлекает возможность сопереживания, и это сопереживание сильнее, если на экране герой, наделенный неординарной внешностью. А 27-летний Даниил СТРАХОВ не просто красив. В нем есть то, что раньше называли мужским грациозом. Чувствуются ум, темперамент, человеческая глубина. И потому его "отрыв" от коллег-ровесников представляется совсем не случайным...

- Если отталкиваться от вашей фактуры (что обычно и делают наши режиссеры), то вы пожизненно обречены играть героев-любовников. Это совпадает с вашими внутренними устремлениями, или ваши профессиональные желания лежат в другой плоскости?

- Сегодня типаж героя-любовника не востребован. Обратите внимание на молодых актеров - среди них нет ни одного героя-любовника. Во всяком случае, в кино. И если говорить про меня, то, снимаясь в разнообразных сериалах, я всегда играл, грубо говоря, не свои роли. Первая роль, которая стопроцентно отвечает моим психофизическим возможностям, - это роль Корфа в "Бедной Насте". Я не говорю сейчас об уровне материала. Я говорю про факт того, что это, наконец, состоялось. Причем Корф не является героем-любовником в чистом виде. В своей изначальной данности он, скорее, отрицательный персонаж. Но через собственные проблемы, раздумья и комплексы прорывающийся к чему-то доброму и светлому.

- Критика в отличие от зрителей красивых мужчин не жалует. Когда вы "дезертировали" в маньяки, вами двигало желание доказать всем, что театральная хохмочка "где не доиграем, там довыглядим" - это не про вас?

- Вы про спектакль "Вышка Чикатило"? Это было нормальное желание расширить границы собственного амплуа. Тем более что постановка имела фестивальный характер. Было интересно попробовать войти в профессию через такой "черный ход". Другой вопрос, получилось - не получилось. По большому счету, в Москве спектакль мало кто видел, но написали о нем почти все. К сожалению, так происходит не только с этим спектаклем. Если говорить про творчество Андрея Житинкина, то многие журналисты уже давно не ходят на его постановки. Однако с легкостью пишут рецензии. После премьеры то ли "Калигулы", то ли "Портрета Дориана Грея", сейчас уже не помню, я специально залез в Интернет и, делая подборку статей, выделял курсивом абзацы, переписанные журналистами друг у друга. Было очень забавно... Правда, я не совсем понимаю, зачем тогда заниматься своей профессией, но это уже их дело.

- С Житинкиным связан существенный этап вашей биографии. Вы встретились с ним после двухлетнего периода безработицы. На что рассчитывали?

- Не скажу, что на тот момент мне было все равно, что играть и у кого играть. И если бы меня позвали, допустим, в театр Кирилла Ганина, я бы не пошел. А если бы меня позвал Петр Наумович Фоменко, ясно, в какую сторону направились бы мои стопы... Безусловно, возможность опять войти в профессию и играть в театре стояла на первом месте. Понимал ли я, что спектакли будут провокационны? Да, понимал. И то, что не буду играть их долго, тоже понимал.

- То есть с вашей стороны это все-таки был больше рекламный ход?

- Не думаю, что я был такой уж расчетливый и настолько с холодным носом подходил к этому делу... Вообще, если говорить про какие-то профессиональные ступени, которые уже пройдены в моей жизни, то они    идут по двум направлениям. В театре это, с одной стороны, антикоммерческие спектакли Сергея Голомазова, с другой стороны, громкие и провокационные трактовки Андрея Житинкина. В кино можно противопоставить телевизионный роман "Бедная Настя" картине Андрея Андреевича Эшпая "Дети Арбата", которая пока еще не вышла, но, с моей точки зрения, является настоящим многосерийным художественным фильмом. Это понятие - МХТФ - утеряно, но пора его вернуть, поскольку в последнее время на "Мосфильме" создаются качественные многосерийные художественные картины, которые, я надеюсь, начнут воспитывать у зрителя вкус, на протяжении многих лет тем же самым телевидением у него старательно отбивавшийся.

- Интересно, совпало ли то, что вам предложили сыграть в "Детях Арбата", с тем, что вы хотели сами сыграть?

- Честно сказать, я хотел играть Сашу Панкратова. Но Андрей Андреевич утвердил меня на роль Юрия Шарока, а Сашу сыграл Женя Цыганов. Однако в процессе работы мы с Эшпаем кроили персонаж совершенно по другим лекалам, нежели те, которые прописаны в романе у Рыбакова. В книге это стопроцентный подонок и негодяй, такой "генетический злодей". Не знаю, что получится, об этом страшно и не нужно говорить сейчас, но мы выстраивали совершенно другой образ.

- Олег Табаков не устает повторять, что уверенность актеру придает только успех. А что такое успех в вашем понимании: восторг публики, уважение критики, профессиональная востребованность, собственное удовольствие от хорошо сделанной работы?..

- Скорее, это все-таки внутренняя ценность. Если я знаю, что сделал работу хорошо, то, по большому счету, мне будет неважно, что по этому поводу скажут журналисты. Серьезных критиков я пока не читал. Либо не те издания попадаются, либо просто не заслужил внимания с их стороны. И если говорить про некую серьезную работу, которая довольно быстро начала приносить мне удовольствие, то это, конечно, "Петербург".

Спектакль, который, на мой взгляд, до сих пор остается самым интересным и самым глубоким в репертуаре Театра имени Гоголя. Именно на этом спектакле зал всегда заполнен до отказа. Если же говорить про внешнюю, так сказать, фантикообразную историю, то это, наверное, "Портрет Дориана Грея".  Всячески порицаемый журналистами, но, несмотря ни на что, как и все спектакли Житинкина, ломившийся от "своего" зрителя. Хотя как раз к этому успеху я отношусь гораздо более снисходительно. Не по отношению к зрителям снисходительно, а по отношению к самому факту происходившего. Я не предавался иллюзиям относительно того, насколько хорошо играл эту роль.

- Каким было ваше впечатление, когда вы в первый раз увидели себя на экране?

- Ужасным. И во второй раз ужасным, и в третий... С моей точки зрения, работать - не говорю "хорошо", но более или менее профессионально - я стал только в конце прошлого года. Все, что я делал на экране до этого, не является работой со знаком "плюс". Да и сейчас я регулярно опять вдруг скатываюсь в свое прежнее состояние бессилия.

- В актерской профессии есть две взаимоисключающие составляющие: необходимость постоянного тренинга, с одной стороны, и умение ждать, не размениваясь на совсем уж стыдные роли - с другой. Как вы решаете для себя это противоречие?

- В данный момент у меня нет таких проблем. На сегодняшний день работы даже больше, чем я могу выполнить, и я думаю только о том, как бы мне выспаться. Это тоже крайность, и в ней есть болезненность, о которой я раньше не догадывался. Существует депрессия, связанная с бездельем, безработицей и бесконечным самопогружением-самокопанием в себе, потому что у тебя для этого много времени и сил. А существует депрессия от переизбытка работы. Поэтому волею судеб моя избирательность в ролях, безусловно, повышается. Я уже могу (тьфу, тьфу, тьфу!) позволить себе от чего-то отказаться. Но всякий раз, когда это происходит, стараюсь не забывать о том, что все преходяще. Главное - не привыкать. Потому что как только привыкнешь, так тебя Господь сразу по башке и стукнет.

- Вы, как колобок, из Театра имени Гоголя ушли, из Театра имени Моссовета ушли, из Театра на Малой Бронной ушли... Высокое искусство ищете?

- Ну, наверное, ищу, да. Лучше все-таки искать, чем не искать...

- В одном из интервью вы сказали, что из искусства исчезло ощущение запретного. Но я не поняла, радует вас это или огорчает?

- Момент вседозволенности, который сегодня присутствует и на театральных подмостках, и в других сферах искусства, наверное, есть некая тенденция времени, от которой никуда не деться. Но, несмотря на то что внешне я распыляю себя на самые разные роли, внутри все равно существует желание "углубить, чем расширить"!.. Да, я пытался расширять свои возможности, играя Чикатило. Но это делалось совсем не для того, чтобы шокировать публику и показать, какой я молодец, посмотрите на меня, как я вас тут удивил.

- Что вы больше любите - кино или театр?

- И то и другое. Я терпеть не могу плохой театр. Я терпеть не могу плохое кино. И я терпеть не могу себя в плохом театре или в плохом кино.

- Будете продолжать отношения с театром?

- Я надеюсь. Но это не от меня одного зависит. Я же не могу прийти к режиссеру и сказать: "Хочу с вами работать". Должно произойти некое стечение обстоятельств, чтобы состоялся творческий контакт между театром и актером, который в данный момент находится вне этого театра.

- В каком кино вы больше хотите сниматься: в авторском или жанровом?

- Было бы смешно, если бы я ответил "в жанровом". Конечно, в авторском.

- Почему же смешно? Некоторые честно признаются, что высоколобые фильмы их не привлекают и они хотят работать именно в жанровом кинематографе.

- Нет, мне интереснее создавать что-то, что вызовет у зрителя, кроме удовольствия от приятно проведенного времени, еще и эмоции, связанные с "разумным, добрым и вечным"!

- Кто сегодня, по вашему внутреннему ощущению, является героем нашего времени: бандит, преуспевающий бизнесмен, упертый ученый или, может быть, офицер в "горячей точке"?..

- Мне сложно рассуждать на эту тему, поскольку я живу в Москве. А Москва - это замок в огромном государстве, и жизнь в нем не имеет никакого отношения к тому, что происходит за его стенами. Если говорить про героя нашего времени, безусловно, он живет где-то вне этого замка. И существует совершенно по другим законам.

- "Бедная Настя" снимается без готового сценария. Но это в жизни  можно жить сегодняшним днем, не зная о том, что будет завтра. А актер должен знать судьбу своего героя от и до, иначе невозможно сыграть характер, нет логики поведения персонажа, его поступки случайны и ничем не оправданы. Во всяком случае, в театральном училище не учат работе в "телевизионных романах". Как выходите из положения?

- Объяснить, как это происходит в моей голове, я не могу. Не потому, что это какой-то секрет, а потому, что не всё можно перевести в слова. Если говорить грубо, я знаю перспективы развития своего персонажа на протяжении ближайших десяти серий. И выстраиваю линию его поведения, его поступков, оправдываю его действия именно на этом отрезке жизни. Потом может появиться проблема. Допустим, я не угадаю направление мысли в головах сценаристов – и в какой-то момент мне придется развернуть персонаж на 180 градусов. Но опять-таки, это моя проблема - внутренняя, актерская, из которой я либо выхожу, либо нет. Тебе дается некая задача – и ты должен ее оправдать. Это, безусловно, очень тяжело, но в этом есть определенный спортивный азарт "на выживание".

- Расскажите, как вы попали в картину "Дети Арбата"?

- Андрей Андреевич Эшпай отсматривал в ГИТИСе курс, вместе с которым я играю "Безотцовщину". На предмет ролей в будущем фильме. Я подъехал туда, даже сомневаясь в том, что подойду. Ну, потому что чувствовал себя крайне неловко в ситуации, когда, в общем, по большому счету не имею к этому никакого отношения… После этого было много проб, что-то около десятка. Я пробовался и на роль Юрия Шарока, и на роль Саши Панкратова. В конце концов, Андрей Андреевич остановился на Шароке.

О зрительской любви.
- Если говорить про успех у зрителей, то это вещь, безусловно, приятная, но одновременно с этим и… тяжелая. Постольку поскольку зритель, как только начинает кого-то любить, сразу же начинает… сейчас сформулирую… есть момент некоего личностного присвоения человека, который понравился тебе на экране. Со стороны зрителя. Точнее, зрительского эгрегора. И этот эгрегор каким-то образом начинает на тебя воздействовать. Тайное общение со Зрителем с большой буквы происходит порой странными путями. На материальном уровне - через Интернет, через виртуальное общение на  сайте, через людей, которые подходят к тебе на улице, через общение во время спектакля или после него… Но, помимо материального, это общение происходит еще где-то на подсознательном уровне

- Зрители очень часто ассоциируют актера с персонажем, которого он играет – это знают все. И актеры не устают открещиваться: нет-нет, я не такой, это герой, а не я. Но на самом-то деле в любой роли можно угадать человеческую сущность самого исполнителя. В том смысле, что и экран, и сцена обнажают нутро – и сразу понятно, есть что-либо за душой у артиста или он пустой, как пробка. Вас не пугает, что внимательный зритель может понять про вас всё-всё-всё?.. В том числе и ваши слабости, комплексы, тайные страхи?

- Если говорить про актерскую профессию в каких-то ее глубинных задачах, то в ней есть два пути. Либо это жажда славы, блеска, успеха - и кроме этого больше ничего (хотя всё перечисленное в профессии, безусловно, присутствует). Либо, если говорить про другой путь, нужно вспомнить о том, что искусство должно вызывать у зрителя потребность задать себе вопросы, которые до этого он либо не задавал вовсе, либо всячески пытались от них уйти. И если рассматривать актерскую профессию с этой точки зрения, то в ней, конечно, существует момент жертвенности. То есть обнажения того, что у тебя внутри. Но одновременно это и момент избавления от собственных внутренних страхов, комплексов, проблем. Иными словами, возможность внутреннего душевного роста. Потому что чем меньше ты боишься людей, тем больше  ты их любишь.

- До какой черты распространяется ваша готовность к компромиссу?

- Ну, я до этой черты уже дошел. Если бы мне сейчас предложили опять сыграть Чикатило - именно в данной трактовке, с данным текстом - безусловно, я бы отказался. Я говорю про текст не как про букву, а как про некую матрицу, художественную ткань спектакля. Потом, понимаете, в чем дело? Когда я читаю рассуждения некоторых журналистов по поводу того, почему актеры играют определенные роли или каким образом выстраивается их актерская палитра, мне становится несколько смешно. Конечно, существуют такие актеры, как Джони Депп, да? Который, по всей видимости, выбирает себе роли сознательно и относится к этому дико серьезно. Или Николь Кидман, которая за последние два года снялась в целом ряде фильмов, которых от нее никто не ждал. Но таких единицы. Как правило, актеры – известные и неизвестные – народ зависимый. И соглашаются или не соглашаются на роль, которую предлагают им, а не которые предлагают они. В этом есть большая разница. Дело, на самом деле, не в ролях, а в том, ДЛЯ ЧЕГО ОНИ. Для чего ты играешь эту роль, и что ты хочешь этой ролью сказать. И в каком материале ты это говоришь. И кто тот кукловод, с помощью которого ты будешь рассказывать историю зрителям. Актерская профессия (в чем ее и прелесть, но одновременно и основная проблема) не может существовать в безвоздушном пространстве. Актер всегда находится в некоем комплексе, состоящем из режиссуры, драматургии, сценария, камеры, монтажа, в конце концов. Это тоже очень важно.

- Ваша карьера выстраивается трудно, с сомнениями в себе, с провалами, с метаниями по амплуа… А есть счастливчики, к которым чуть ли не на студенческой скамье приходят главные роли и известность. Какой путь в профессии, на ваш взгляд, более плодотворен - взлет вундеркинда или постепенное поступательное движение вперед?

- У каждого свой путь. И каждый путь таит в себе сложности и проблемы. Взлет вундеркинда тоже весьма опасен, потому что резко взлететь и потом удержаться на некой планке, безусловно, очень тяжело. Если говорить обо мне  и, как вы сказали, о моем "тернистом и неоднозначном пути" к своей профессии… Безусловно, в этом есть доля правды. С другой стороны, не знаю, сознательно или нет, вы сделали мне косвенный комплимент, который не совсем соответствует истине. Тернистость тернистостью, но мне всего лишь 27 лет. С точки зрения, актера-мужчины – это, в общем-то… Можно однозначно сказать, что мне везет.

- Однако сломаться в начале пути, когда вокруг явно дают понять, что "вы вошли не в ту дверь", очень легко. И я знаю немало ваших ровесников, которые, закончив театральные вузы, занимаются совсем не актерской деятельностью.

- Да, но сломаться можно не только в начале. Сломаться можно и когда к тебе пришел первый успех.

- А это уже отдельный разговор. От чего зависит трезвость самооценки? И можно ли поставить на место "съехавшую крышу"?

- Я не всегда нахожусь в полном восторге от того, что и как мы сыграли. Может быть, это происходит от повышенной требовательности к самому себе и, по большому счету, к мирозданию? Бог его знает. А сохранить трезвость самооценки помогают близкие, которые вовремя щелкнут у тебя перед носом и не будут петь дифирамбы там, где этого не нужно делать. Вовремя напомнят тебе о том, что, в общем, Даня, не стоит обольщаться. Потому что если этого не сделают они, то этого не сделает никто. Никому это не нужно, кроме тебя и тех людей, которые тебя любят.

- Мне очень понравилось ваше высказывание о том, что театральный и киноактер есть, в сущности, разные профессии. На том же настаивает в своих книгах Алла Демидова. Однако прочие ваши коллеги в один голос утверждают, что-де ничего подобного, профессия одна и та же, просто разная степень тебя самого. В том смысле, что в театре можно играть более откровенно и открыто, а в кино требуется та же степень выразительности, но только в другой пропорции.

- Далеко не все хорошие киноактеры - хорошие театральные актеры. И далеко не все хорошие театральные актеры - хорошие киноактеры.

- Хотя последних меньше.

- Просто не всех хороших театральных актеров знает публика.

Профессия киноактера состоит из нескольких нюансов, которые не присутствуют в театральной профессии. Во-первых, умение включиться в единую секунду и сыграть один маленький кусочек от начала и до конца. Это может быть один взгляд, это может быть одна реплика, но она должна быть в перспективе всего куска. В перспективе сцены и роли. То, чего в принципе не нужно делать в театре, потому что там ты играешь ВСЮ роль.

Во-вторых, другая, с моей точки зрения, воля, чем та, которая позволяет актеру существовать на подмостках. Когда на тебя смотрит пятьсот или тысяча пар глаз, актер, безусловно, волнуется, и его задача - прежде чем идти на сцену, взять себя в руки и посвятить себя тому персонажу, который он играет. Без мандража от сознания, что на тебя смотрит эта тысяча глаз. В кино ты тоже, безусловно, волнуешься. Но делаешь это не на протяжении трех часов, когда играешь спектакль и можешь провести одну сцену так себе,а потом прийти в себя, выровнять роль и пойти дальше. На площадке ты должен мгновенно собраться, перестать волноваться, перестать обольщаться по поводу того, какой ты красивый, замечательный и умный. Наконец, момент повтора. Совершенно разный в театре и в кино. В театре актер имеет возможность улучшать, углублять роль на протяжении нескольких спектаклей или даже лет. В кино такой возможности у него нет. Он может взять дублем, но опять-таки - только сейчас и здесь. Он не может взять дублем завтра или в следующем месяце.

О поэзии.
- У меня с ней странные отношения. То есть я давно не имел с ней никаких отношений. Раньше очень любил Маяковского, позднего Есенина, Блока, Бродского… в общем, были поэты, которых читал и перечитывал. Хотя в поэзии я абсолютный неуч и незнайка. Во всяком случае, не могу сказать, что особо в ней разбираюсь. Пару лет назад был проект, где разные актеры читали стихи. Я в него тоже попал и прочитал что-то из Маяковского. К сожалению, передачи не видел и даже не знаю, хорошо ли я это сделал или так себе. Но если бы подобная возможность возникла сейчас, я бы подошел к ней менее безответственно. Потому что некая внутренняя ответственность за то, что ты делаешь, с годами, безусловно, повышается.    
                                      
 Беседовала Вера Звездова