Даниил Страхов. «Внешность для меня — лишь инструмент»
На «России» стартует телефильм «Исаев», который грозит стать главным хитом сезона. Характерно нордического молодого Штирлица в нем играет актер Даниил Страхов- Даниил, непременные атрибуты многих фильмов про разведчиков — трюки, новейшее оружие, технологии. Пришлось ли вашему герою пользоваться подобным арсеналом — в условиях 1920-х годов, разумеется?
- Забавная, кстати, была ситуация, когда канал «Россия» снимал проморолик, посвященный премьере «Исаева». Они привезли какую-то гангстерскую шляпу, пистолет и захотели, чтобы я дал такого, а-ля Джеймса Бонда. На что я им сказал: «Вы не поверите, но Максим Максимович Исаев за все 16 серий ни разу в руки пистолета не брал». В этом смысле картина продолжает традиции интеллектуального советского детектива. А он в первую очередь про человека, а не про трюки и стрелялки. Здесь, как, собственно, и в «17 мгновениях весны», главное — не интрига, а ощущение героем времени и пространства. И погони, и масштабные сцены, конечно, будут, но не ждите от «Исаева» блокбастерных страстей — дорогих и пустоватых. Это история про людей прежде всего.
- Лично для себя вы нашли ответы на те вопросы, которые возникали у вас как у артиста по отношению к сыгранному герою?
- Исаев — персонаж литературный, не исторический. Нас в первую очередь интересовало, как с помощью художественной достоверности можно рассказать о том, как эпоха — извините за пафос — перелопатила душу человеческую. В этом смысле Исаев — наитруднейшая роль. Он ведь настоящий разведчик, и о том, что по тому или иному поводу он в действительности думает, чувствует, мы можем только догадываться. У каждого своя судьба, свой круг вопросов. И смысла болтать об этом не вижу. Честно вам скажу: мне 33 года, в 16 лет я задавал себе те же самые вопросы, которые задаю и сейчас. Я на них пока не ответил, и, возникает подозрение, не отвечу никогда. Изменится лишь качество формулировок, накопленного опыта, самоиронии. Время идет, а ничего, кроме паспортного возраста, не меняется. У каждого артиста дай бог, если есть своя внутренняя тема, которую потом, когда он уже помрет, хорошие журналисты, критики проследят и найдут: «вот, оказывается, про что этот артист играл всю жизнь». И вполне возможно, что он про это знать не знал.
- По поводу актерской судьбы. Вам часто предлагают роли военных или героев-любовников — приятных, скажем так, во всех отношениях молодых людей.
- Героев-любовников, приятных молодых людей? Это вы про какие роли сейчас?.
- Да кого ни возьми — Дориан Грей в одноименном спектакле, барон Корф в «Бедной Насте»...
- Во-первых, не соглашусь. И тот и другой вовсе не пай-мальчики. А во-вторых, да, у меня типаж героя-любовника.
- А вам самому кого бы ещё хотелось сыграть?
- Глупо размышлять об этом. Если актер не примирился со своей внешностью, значит, ему надо над собой работать. А история Дориана Грея совсем про другое. Тут же дело в том, что этот человек, с точки зрения лорда Генри, был Адонисом. Смысл — в жажде, в поиске абсолютной древнегреческой красоты, которая вдруг воплотилась в этом мальчике. Но красота эта столкнулась с миром, полным искушений
- Но, согласитесь, режиссер Житинкин не взял бы на эту роль плохо сложенного и некрасивого, пусть и жутко талантливого актера.
- То, что я играл в 2000 году, мне разбирать сейчас неинтересно. Давайте возьмем последние роли.
- Там тоже будет много военных и героев-любовников. Военные и в «Перегоне», и в «Грозовых воротах», и в «Мы из будущего». Молодые, красивые, обаятельные военные...
- Знаете, если в артисте нет обаяния, ему довольно сложно существовать в профессии. А если какого-то зрителя раздражает моя внешность, что ж, каждому свое.
- Или, наоборот, привлекает.
— Если кого-то привлекает, значит, кого-то и раздражает. Одного без другого не бывает. Я такой, какой я есть. Вполне гармонично ощущаю себя и не хочу менять свое лицо. И в этом нет никакого кокетства, поверьте. Внешность для меня — лишь один из инструментов, с помощью которого я могу что-то делать в профессии. Понимаете, для меня понятия мужской красоты в принципе не существует, а существует только понятие мужского обаяния. Джек Николсон — красивый человек? По-моему, обезьяна, но какая обаятельная обезьяна! .
- Дастин Хоффман в «Человеке дождя» не побоялся сыграть аутиста, в Тутси — трансвестита практически. Для вас есть какие-то ограничения в выборе ролей?
Не задумывался, сыграть ли мне гомосексуалиста или нет. Я его сыграл. Но вся штука-то не только в том, про что роль, а в том, какими средствами она достигается. Скажем, если мне предложат сыграть Гамлета у режиссера, для которого это, мягко говоря, не его материал, то мои размышления по поводу Шекспира омрачатся проблемой — неизвестно, как все это будет сделано. Ведь и кино, и театр — дела коллективные.
- Вы в равной мере театральный и киноактер, а большая часть публики вас ассоциирует с сериальными работами. Не обидно?
- Вокруг меня артистов, которые не снимаются в данный момент в сериалах, по пальцам пересчитать. Сколько лет я в них уже не снимался, а мне все припоминают. Та же «Бедная Настя» для своего времени была качественной работой, прекрасной доброй сказкой. Сейчас масса некачественных сериалов. И ничего, воспринимают с пониманием: ну, артисты деньги зарабатывают. А мне все этой «Бедной Настей» в лицо тычут.
- Где помимо «Исаева» вас можно будет увидеть в ближайшее время?
- В новых театральных работах: спектакле «Почтальон всегда звонит дважды» и «Вокзал на троих». «Почтальона:" наши зрители могут помнить по одноименному фильму с участием Джека Николсона и Джессики Лэнг. Это серьезная драматическая постановка Александра Марина. «Вокзал на троих», напротив, — комедийная работа, которую мы играем с Олесей Железняк, Федором Добронравовым и Сергеем Серовым. Если говорить о театральных ролях, в таком легком жанре я себя ещё не пробовал. Тем интереснее мне было взяться за работу. Сейчас репетирую ещё один спектакль, уже как артист Театра на Малой Бронной. Это «Варшавская мелодия» — спектакль по известной пьесе Леонида Зорина.
Самойлова Елена
газета "Труд 7", № 188, 08 Октября 2009г