Интервью сайту Dellart

Даниила Страхова с уверенностью можно назвать восходящей звездой нашего театрального небосклона, он молод, красив и, бесспорно, талантлив. Об этом как нельзя лучше свидетельствуют его роли. За пять лет после окончания Театрального института он успел не единожды поработать с тремя такими известными режиссерами как Марк Вайль, Сергей Голомазов и Андрей Житинкин. Молодым актерам часто приходится играть эпизодические и, очень маленькие роли. Даниил Страхов успешно избежал данной участи Несомненно, это большая удача, хочется надеяться, что и в дальнейшем эта капризная птица будет сопровождать его.

 - Даниил, расскажите о своих родителях

- Родители мои не имеют никакого отношения к театральной профессии. Этот ответ часто вызывает удивление. Наверное, всем кажется, что моя фамилия должна быть обязательно театральной, якобы звучно произносится. Что касается родителей, моя мама - психотерапевт, а папа - крупный филолог, который живет в Америке. Соответственно, они имеют прямое отношение к русскому языку и ... к человеческим отношениям.

- Значит, в детстве Вы, наверняка, много читали, да и сейчас, думаю тоже.

- Не буду врать, но за последние полгода я прочитал такое мизерное количество литературы, что мне самому себе стыдно в этом признаваться. Что касается детства, то, безусловно, было много книг. Из-за любви к ним я испортил себе зрение. Начиная с семи лет читал по ночам. В нашей семье сплошняком одни ученые, инженеры, разумеется, все очкарики. И я, начиная лет с десяти, всячески пытался надеть на себя очки, годам к пятнадцати мне это удалось, а в семнадцать я их уже снял - появились первые, тогда еще советские, или уже русские, контактные линзы. С тех пор я в линзах.

-А откуда в семье филолога и психотерапевта так называемый театральный вирус?

 - Как Вам сказать... то, что называют театральным вирусом, появилось гораздо позже. Я не болел театром как театральные дети, которые растут за кулисами, взрослеют и понимают, что жить без него не могут. Я был этого всего абсолютно лишен, в силу тех условностей, которые, я уже обозначил. Соответственно, театрального вируса не было. А было некое приблизительное представление, что такое театральная профессия, абсолютно разнящаяся с действительностью. Как у всякого мальчика, который смотрит телевизор, где появляются одни и те же лица актеров великолепно играющих в наших русских и советских фильмах, у меня складывалось совершенно иллюзорное представление о том, какие актеры и какой жизнью они живут. Я думал, что кроме тех людей, которых я вижу, наверное, никого больше и не существует, в силу того, что в театры я не ходил. И представление мое об этой профессии было совершенно неверно.

 - Что же именно Вас подтолкнуло отдать своё Предпочтение этой профессии?

- Как раз эта самая иллюзорность и неверность моих представлений. Мне казалось, если я поступлю в театральное училище, то через некоторое время я стану, как говорится, великим и знаменитым, меня все начнут снимать, главное - поступить. Собственно говоря, подобная логика мышления, я уверен, существует во всех головах бедных абитуриентов, обивающих пороги театральных ВУЗов. Им кажется, что если они только поступят, то все остальное у них уже получится. И эту иллюзию совершенно невозможно разрушить. Сколько раз, уже будучи студентом, я подходил к поступающим и "говорил: "Ребят, вы вообще знаете, куда вы идете"? Они, разумеется, терпеливо выслушивали мои отповеди, но воспринимали их совершенно под другим углом зрения. Им казалось, что либо я испытываю их на прочность, либо пытаюсь отговорить, дабы не составлять себе конкуренции. Не знаю точно, какая у них была логика, наверное; такая, какая была более удобна в той внутренней философии; которую они для себя придумали. А на самом-то деле все гораздо интереснее. Когда ты поступил-таки, первый год ходишь, почти летаешь на крыльях счастья. Этим первый курс отличается от всех остальных. Ребята старших курсов всегда смотрят с некой доброй усмешкой иронии на абитуриентов, потому что они уже понимают чуть больше. В течение четырех лет человек, поступивший в театральный ВУЗ, переживает такие  сильные психические и психологические изменения, встряски, стрессы... Это, как мне кажется, довольно сильное испытание для человека, который действительно хочет в этой профессии чего-то добиться. То есть, как мне кажется, это должен быть человек гениальный или талантливый до такой степени, что свой дар он сумел каким-то образом "размять" за стенами училища. А если он приходит "сырой", то для того, чтобы ему чего-то добиться, ему надо очень многое пройти именно внутри себя. Потом возникает вторая иллюзия или некие вторые силки, абсолютно идентичные первым, возникают на период поступления в театр. То есть, ребята, которые уже, казалось бы, приобрели некоторый студенческо-театральный опыт, заканчивая ВУЗ, сталкиваются со второй иллюзией. Им опять-таки кажется, если они поступят в театр, то тогда уж точно все будет хорошо. И те из них, кто проходят через этот барьер, попадают в новые силки, потому что первый год, как это раньше говорилось, служения в театре, они опять летают на тех самых крыльях счастья, с удовольствием вводятся во все старые спектакли, по-всячески проявляют свой юный энтузиазм. Потом постепенно понимают, что это далеко еще не все. И так до бесконечности. Вот некая линия, проведенная с помощью этих двух силков, этих двух иллюзий. Она абсолютно четко может уходить в бесконечность. Можно представить себе, что человек на всем пути к славе, к успеху, к профессий, постоянно испытывает всевозможные иллюзии, быть может, до какого-то определенного момента, после которого наступает разочарование.

- Попадая в эти силки, проходя какие-то начальные стадии разочарования, что удерживало Вас в актерской профессии?

- Некую иллюзорность всего того благополучия, которую испытывали мои однокурсники, я понял сразу же. Каким-то шестым чувством я ощутил, что все не так уж хорошо. Может быть в силу того, что у меня ни черта не получалось или в силу очень большой требовательности к себе самому, доходящей почти до самоистязания. Почему я не соскочил с этой подножки? Бог его знает. На самом деле, я пытался внутренне с нее соскочить очень долго. То есть я всерьез подумывал о том, чтобы уйти из института на третьем курсе. На четвертом курсе уже меньше, в силу того, что понимал, что лучше доучиться, получить высшее образование, чем все бросать и начинать с нуля. Плюс ко всему прочему я задавал себе другие вопросы. А чем я буду заниматься тогда еще? Надо же куда-то уходить, а не просто в снег. В снег уходить опасно, тем более армия... Но думал я об этом постоянно на третьем и на четвертом курсе. О том, нужно ли мне это и смогу ли я этим заниматься, и зачем мне это надо, зачем мне постоянно подвергать себя подобным психическим и психологическим стрессам, ради чего?

- То есть Вы самоед?

- Я абсолютный самоед, стопроцентный, спросите кого хотите. После спектакля до всех докапываюсь, что, как показалось, все от меня уже бегают. Даже люди, которые ко мне очень хорошо относятся, говорят: "Нормально, нормально все было, уйди отсюда". А почему же я все-таки не соскочил с этой подножки? Ответ на этот вопрос в той случайности, которая произошла в моей жизни и явила собой некое конкретное предложение от конкретного режиссера. Объясню, что имею в виду. Заканчивая Щукинское училище, но не оставляя своих мыслей о том, чтобы поменять профессию, я безусловно участвовал в тех театральных показах нашего курса, где мы продавались разным театрам. Участвовал я в них даже не для себя, хотя, может, я себя и обманывал. Но я не мог в них не принимать участия, потому что был задействован б работах с другими людьми, которым в любом случае нужно было устраивать свою судьбу. Если бы я выскочил из этой обоймы, то просто подвел бы их, а это было бы не красиво. В любом случае, я показывался в театры, что называется, внутренне делая себе иллюзорную установку на то, что я им подыгрываю. Может в силу этого я был более расслабленным, не так волновался. Мы показывались в театр Гоголя, и ... это был один из первых показов, потом было много других, были какие-то другие предложения, но именно этот театр меня остановил. Мне было сделано предложение, как говорится, от которого я не смог отказаться. Это был спектакль "Петербург" по роману Андрея Белого и роль Николая Аполлоновича Аблеухова. Когда я открыл роман, а читать, слава богу, я люблю, и прочел первую редакцию и последнюю, и когда понял про что все это, то, не смог отказаться.

- Я так понимаю, что в этой профессии может удержать только интересная роль?

-Думаю, что да. По крайней мере, меня, потому что тогда для чего все это, ради чего?

- То есть Вы не смогли бы поступить в театр и "выходить с подносом"?

- Не смог бы, именно в силу того, что изначально был очень избалован именно такой удачей в первом материале. И именно это определило мою судьбу, мой взгляд на профессию в целом. То есть, я стараюсь по мере сил и, слава богу, что на данный момент у меня этих сил хватает, работать только там, где мне интересно.

- А если бы не случилось вот такого предложения, на какую профессию Вы бы сменили актерскую?

- Понятия не имею, не буду врать. И не ушел я из профессии, потому что в тот момент не понял, чем могу заниматься. Поэтому сложно сейчас об этом говорить.

- Как родители отнеслись к выбору профессии?

- Папа был в шоке, он абсолютно не понимал для чего, почему, был очень удивлен, а мама меня поддерживала, очень мне помогала.

- Выделяете ли Вы театр на Малой Бронной среди других московских театров?

- Безусловно, у каждого театра есть свое лицо, несмотря на то что я закончил театральное училище почти пять лет назад, казалось бы, не так уж давно, я успел поработать в четырех стационарных театрах города Москвы, не беру какие-то театральные постановки. У каждого из этих театров есть свое лицо, есть своя какая-то внутренняя жизнь, которая, как и всякий отдельно взятый человеческий организм, абсолютно индивидуален.

- А вы уже влились в коллектив, вы считаете себя актером театра на Малой Бронной или у Вас еще не сформировалось это мнение?

- Вы знаете, смотря что под этими словами понимать. Во-первых, в силу того, что я человек по внутренним своим настроениям, одиночка, я не могу сказать, что я куда то влился, т.е. в общем, с моей точки зрения, некая такая форма студийности, когда все члены труппы являются одной семьей, в наше время, не то чтобы устарела, она практически невозможна. Это могут позволить себе такие мастера как Фоменко, который очень долго  создавал свой театр. Теперь ему удалось с успехом сделать то, что нужно или то, что он хочет, но это скорее исключение из правил. Некая такая семейная студийность и студийная семейственность - это уж как вы хотите. Мне кажется, она в силу многих причин, что называется, прошедший этап. В наше время, в наших условиях практически невозможно, да я бы сказал и не нужно.

- Если бы Житинкин позвал Вас в другой коллектив, Вы бы пошли в любой театр, то есть Вы идете на определенную работу?

 - Я иду играть Николая Аполлоновича Аблеухова, я иду играть Платонова, я иду играть Дориана Грея. Конкретная работа конкретно меня заинтересовывает в театре. Понимаете в чем дело, хороший спектакль не может возникнуть в плохом коллективе. Даже возникнуть может, но он очень быстро погибнет, потому что спектакль - организм, который поддерживается при помощи человеческих эмоций. Актеры разрушают то, что сами же создали, т.е. они поедают собственного ребенка, либо каким-то образом поддерживают его на плаву. Как кто- то сказал, не помню кто: "Спектакль начинает умирать со дня премьеры". И для того, чтобы любой спектакль не умер, нужно прикладывать определенные человеческие усилия. Если вдуматься, само существование спектакля как такового не естественно. Ведь одни и те же люди собираются каждый пятый день или каждый десятый день, пять раз в месяц играют один и тот же спектакль, говорят один и тот же текст, одни и те же мизансцены. С точки зрения человеческой органики, в общем-то неестественно, согласитесь... Вот, соответственно, для того, чтобы спектакль оставался живым, не развалился на глазах, нужны какие-то усилия. Именно в силу этого я бы не сказал, что мне неважно, какие люди  меня окружают, - безусловно, важно и нужно. Это нужно для работы. Мы же сюда не чай приходим пить, мы приходим работать.

Перед интервью Даниил был немного хмур и, извинившись за небольшое опоздание, посетовал, что день не заладился с самого утра, а спектакль был вчера неудачным.

 - Вы сказали, что вчера плохо прошел спектакль, был плохой зал?

- Хороший.

А почему спектакль плохо прошел?

- Плохо играл.

- Это самоедство?

 -Угу.

- Значит, Вы после одного спектакля выходите и говорите, что сегодня я плохо играл, а после другого говорите, что хорошо?

 - Что касается второго варианта, то так бывает очень редко, потому что если человек ест себя, то уж доедает до косточек. Такое бывает очень редко, но когда это происходит, я бесконечно счастлив. Если я понимаю вдруг сам для себя, что действительно сегодня было хорошо, для меня это самый большой подарок, потому что никто не относится ко мне строже, чем я сам.

- А можете ли Вы сами себе ответить на вопрос, почему сегодня был спектакль лучше, чем, скажем, вчера?

- Иногда могу, иногда не могу, это зависит... это неуловимые вещи. Иногда я могу понять, что сегодня спектакль прошел хуже, потому что я в разобранном состоянии, плюс ко всему прочему произошли какие-то вещи, которые от меня не зависят, а иногда это происходит по каким-то совершенно неуловимым параметрам, и кривая спектакля уходит совершенно в другую сторону и я абсолютно не в состоянии не то чтобы проконтролировать процесс, но даже отследить его причину. Бывает и так, это же все вещи неуловимые. Какими барометрами можно измерить то, что gроисходит на сцене? Таких приборов не существует.

- Как Вы настраиваетесь на спектакль?

- На разные спектакли совершенно по-разному настраиваюсь. Раньше когда я только начинал играть в театре Гоголя "Петербург", вообще приходил за 15 минут до начала спектакля. Буквально врывался в гримерку, переодевался и шел на сцену. Это не значит, что я относился к профессии наплевательски, это абсолютно не так. В тот момент, если бы я приходил за час или за два, то просто перегревался бы. Судя по всему, я готовился к спектаклю вне театра, настраивался пока вставал, пока чистил зубы, пока ехал, пока занимался какими-то другими делами. Сейчас я в этом отношении стал более тяжелым на подъем, и допустим для того, что бы выйти на сцену театра на Малой Бронной, я прихожу за два часа. Для меня самого это удивительно, потому что, чем дальше, тем больше времени требуется, я уж начинаю бояться, что же будет дальше, что ж мне с утра сюда приходить? (смеется)

- Может быть, влияет атмосфера самого театра?

 - Кстати очень может быть, потому что все взаимопроникаемо.

- А как вообще Вы готовитесь к роли? Как входите в образ?

- Мне сложно ответить на этот вопрос. Это вопрос, что называется, из теории театра, каким образом актер входит в роль через внешнее или через внутреннее, щукинская школа или МХАТовская. Поскольку я учился и во МХАТе и в Щуке, номинально я должен был бы и так и по-другому уметь. Но я не знаю, как это происходит, это настолько процесс неуловимый, плюс ко всему прочему долгий. У всех по- разному, не знаю, у меня нет никакого правила, никакой схемы.

- Важна ли вам большая сцена или малая?

- Это важно, но смотря с какой точки зрения. Скажем так, вот зал в театре Моссовета для меня слишком велик, может быть в силу архитектуры, в силукаких то других причин. В течение двух лет я там работал, я так и не смог поймать ощущение комфортабельности нахождения на сцене, мне там было не уютно, я как-то терялся, я не мог себя найти в этом огромном пространстве. Зрительный зал как-то засасывал. Что касается малой сцены театра Гоголя, это вообще идеальный вариант спектакля на крупных планах, там каждая эмоция, каждый поворот глаз виден зрителю и создает возможность актеру работать на полутонах. Сцена театра на Малой Бронной есть некая переходная стадия между тем и этим и эта сцена меня абсолютно устраивает. Больше, наверное, было бы уже тяжело. Здесь все видно, все слышно - просто идеально.

- Вы молодой актер, но при этом не играли в театрах маленьких ролей. А если бы вам предложили сыграть маленькую роль, но в очень интересной работе, вы бы согласились?

  - Сложный вопрос. Если в небольшой роли есть развитие, если человек, а не "поднос", то почему бы и нет. Если обратиться к моему собственному опыту, то последний спектакль, в котором я участвовал, это спектакль "Театр-убийца" в театре Джигарханяна по пьесе "Настоящий инспектор Хаунд" Т.Стоппарда. Там я играю, между прочим, не главную роль. Моя  роль довольно мала, что называется эпизод, меня довольно быстро убивают, но я согласился и с большой радостью участвовал в этом спектакле, потому что мне он интересен и с точки зрения режиссуры, и с точки зрения материала, и с точки зрения роли. Именно в этом спектакле впервые мне предложили характерную роль, вернее я таковой ее сделал. Номинально можно было ее сыграть в рамках амплуа героя-любовника, а мы все превратили практически в фарс.

- Что Вы можете сказать о своей немало нашумевшей премьере в театре на Малой Бронной?

- Эта работа подарила мне очень интересную роль, роль, безусловно, сложную и одну из самых загадочных в мировой литературе. Можно сказать что я вообще избалован хорошими ролями, потому что Николая Апполоновича Аблеухова не было на нашей сцене 50-60 лет, Дориана Грея на русской сцене не играли никогда. "Театр-убийца" Томаса Стоппарда в Москве по-моему не ставили, "Чекатило" того же самого вообще никогда не играли. В этом отношении мне здорово везет и просто грех жаловаться. Платонова сыграть на сцене театра - это тоже на дороге не валяется. Такие роли предлагаются раз в жизни.

Беседовала Ольга Хомутова